– Неужели ты ни разу не задумывалась: может, это было ошибкой? – спросил он.

– Развод? Или наш брак?

– Разве непонятно, что я имею в виду? Уж если я стою сейчас перед тобой.

– Ты слишком долго ждал, чтобы сказать мне об этом. – Она отвернулась к машине.

– Ты ведь еще не вышла замуж.

Она помолчала. Потом обернулась к нему.

– А ты не женился?

– Нет.

– Тогда, наверное, мы оба не годимся для семейной жизни.

– Тебе некогда было разобраться в этом.

Она рассмеялась. Смех получился горьким.

– Это ты вечно опаздывал в аэропорт. Всегда бежал прочь из дома, чтобы спасать мир.

– Но я не бежал от семьи.

– Ну, а я не крутила романов на стороне. – Она открыла дверцу автомобиля.

– Черт возьми, ты не можешь задержаться на минуту? Выслушай меня.

Он схватил ее за руку, и ее поразило, как много злости было в этом жесте. Маура холодно взглянула на него, давая понять, что он зашел слишком далеко.

Он отпустил ее руку.

– Извини. Господи, я совсем не так представлял нашу встречу.

– А на что ты рассчитывал?

– Что между нами еще что-то осталось.

Да, осталось, подумала она. И слишком много – вот почему она не хотела продолжать этот разговор. Она боялась, что вновь даст слабину. Она уже чувствовала, что близка к этому.

– Послушай, – продолжил Виктор. – Я пробуду здесь всего несколько дней. Завтра у меня встреча в Гарвардской школе общественного здоровья, а потом я совершенно свободен. Скоро Рождество, Маура. Я подумал, мы могли бы провести праздники вместе. Если ты не занята.

– А потом ты опять улетишь.

– По крайней мере мы могли бы попробовать начать все сначала. Ты не можешь взять несколько выходных?

– У меня работа, Виктор. Я не могу так просто оставить ее.

Он бросил взгляд в сторону морга и хохотнул.

– Я вообще не понимаю, как ты могла выбрать для себя такую работу.

– Темная сторона, помнишь? Это про меня.

Виктор посмотрел на нее, и его голос смягчился.

– Ты не изменилась. Нисколько.

– Ты тоже, и в этом вся проблема. – Она скользнула в салон и захлопнула дверь.

Он постучал в окно. Маура повернулась, увидела, как он смотрит на нее, как блестят снежинки на его ресницах, и у нее не оставалось иного выбора, кроме как опустить стекло и продолжить разговор.

– Когда мы сможем увидеться? – спросил он.

– Сейчас я должна ехать.

– Тогда позже. Сегодня вечером.

– Я не знаю, когда вернусь домой.

– Ну же, Маура. – Он наклонился ближе. И тихо произнес: – Решайся. Я остановился в "Колоннаде". Позвони мне.

Она вздохнула:

– Я подумаю.

Он потянулся к ней и взял ее за руку. И вновь его запах всколыхнул давно забытые чувства, пробудил воспоминания о ночах, проведенных вместе под одним одеялом, в страстных объятиях. О долгих медленных поцелуях, сдобренных ароматами свежих лимонов и водки. Два года замужества оставили в памяти много хорошего и плохого, но сейчас, когда его рука лежала на ее плече, вспоминалось только лучшее.

– Я буду ждать твоего звонка, – сказал он, уже полагая, что одержал победу.

"Неужели он думает, что все так просто? – размышляла Маура, выруливая со стоянки в направлении Ямайка-Плейн. – Одна улыбка, одно прикосновение, и все забыто?"

Автомобиль вдруг занесло на обледеневшей дороге, и она вцепилась в руль, мгновенно сосредоточившись. Маура была так взволнована, что совсем забыла про скоростной режим и мчалась как угорелая. "Лексус" начал с визгом тормозить, виляя в поисках точки опоры. Только когда ей удалось выровнять машину, она позволила себе перевести дух. И снова разозлиться.

"Сначала ты разбил мое сердце. Потом чуть не убил".

Мысли были сплошь иррациональные, но с этим уже ничего нельзя было сделать. Виктор вдохновлял ее исключительно на иррациональное мышление.

Подъехав к аббатству Грейстоунз, она почувствовала, насколько устала в пути. Какое-то время она сидела в машине, пытаясь восстановить утраченный контроль над своими эмоциями. Контроль был ключевым словом в ее жизни. Она понимала, что, выйдя из машины, вновь станет официальным лицом и для полиции, и для прессы. Она должна была излучать спокойствие и уверенность и не сомневалась в том, что ей это удастся. В конце концов, это было частью ее работы.

Она вышла из машины и на этот раз перешла дорогу уверенной походкой, не опасаясь того, что поскользнется. Полицейские автомобили выстроились в линию вдоль тротуара, а в хвосте стояли два фургона с телевизионщиками, которые ожидали развития событий. Тусклый день уже клонился к вечеру.

Она позвонила в дверной колокол, и из тени возникла фигура монахини в черном. Она узнала Мауру и молча открыла ей ворота.

Монастырский двор был истоптан десятками подошв. Он был совсем не таким, как тем утром, когда Маура впервые появилась здесь. Покоем, пусть и кажущимся, уже не веяло: следствие шло полным ходом. Во всех окнах горел свет, а из коридоров доносилось гулкое эхо мужских голосов. Когда она вошла в главный вестибюль, в нос ей ударили запахи томатного соуса и сыра, и тут же вспомнилась неаппетитная лазанья, которую так часто подавали в кафетерии госпиталя, где она студенткой проходила врачебную практику.

Маура заглянула в столовую, где за обеденным столом сестры молча вкушали вечернюю трапезу. Она увидела трясущиеся руки, неуверенно подносившие вилки к беззубым ртам, молоко, капавшее со сморщенных подбородков. Большую часть своей жизни эти женщины провели за монастырскими стенами, старея в затворничестве. Доводилось ли кому-то из них сожалеть об упущенных возможностях, о жизни, которую они могли бы прожить иначе, если бы только однажды вышли за ворота и уже никогда не вернулись?

Пройдя дальше по коридору, Маура услышала мужские голоса, такие странные и чужие в этой женской обители. Двое полицейских, узнав ее, помахали руками.

– Здравствуйте, доктор.

– Что-нибудь нашли? – спросила она.

– Пока нет. Как бы всю ночь не проторчать здесь.

– Где Риццоли?

– Наверху. В кельях.

Поднимаясь по лестнице, Маура встретила еще двоих полицейских из команды поисковиков – новички, они выглядели такими молоденькими, будто только что со школьной скамьи. Юноша был еще прыщавым, а девушка держалась с холодным достоинством, свойственным полицейским женского пола. Оба уважительно посмотрели на Мауру, узнав ее. Когда новобранцы расступились, чтобы дать ей дорогу, она вдруг почувствовала себя безнадежно старой. Неужели она наводила на них такой ужас, что они не видели в ней простую женщину с кучей комплексов и страхов? Видимо, она слишком хорошо играла роль непоколебимого профессионала. Маура вежливо поприветствовала их кивком головы и поспешно отвела взгляд в сторону. Она ничуть не сомневалась в том, что ребята будут смотреть ей вслед.

Она нашла Риццоли в келье сестры Камиллы. Та сидела на кровати, поникшая и измученная.

– Похоже, все, кроме вас, уже расходятся по домам, – сказала Маура.

Риццоли подняла голову. Ее веки потемнели, и на лице отражалась такая усталость, какой Маура никогда прежде не видела.

– Мы ничего не нашли. Искали с полудня. Это так долго и утомительно – прочесывать каждый шкаф, каждый ящик. А ведь еще есть поле и сады на заднем дворе – кто знает, что там, под снегом? Она вполне могла завернуть младенца в тряпку и просто выбросить в мусор. Могла передать его кому-то за воротами. Мы можем целыми днями искать то, чего, возможно, и нет.

– А что говорит по этому поводу аббатиса?

– Я не сказала ей, что мы ищем.

– Почему?

– Не хочу, чтобы она знала.

– Но она могла бы помочь.

– Или сделать так, чтобы мы уж точно ничего не нашли. Думаешь, епархия захочет новых скандалов? Думаешь, им хочется, чтобы весь мир узнал о том, что кто-то из этой обители убил собственного ребенка?

– Мы не знаем, что ребенок мертв. Нам известно лишь то, что он пропал.

– Ты абсолютно уверена в результатах вскрытия?