Тут Риццоли ударила кулаками себе по коленям и сделала несколько глубоких вдохов. Когда она наконец подняла голову, слезы еще стояли в глазах, но на лице уже была непроницаемая маска.

– Чертовы гормоны. Совершенно лишили меня рассудка.

– Давно вы узнали об этом?

– Трудно сказать. Скорее, догадалась. Сегодня утром я наконец провела тест на беременность. В последние несколько недель я начала чувствовать изменения. И месячных не было.

– Большая задержка?

Риццоли пожала плечами.

– Не меньше месяца.

Маура откинулась на спинку стула. Теперь, когда Риццоли успокоилась, Маура снова могла стать клиницистом. Хладнокровным доктором, готовым дать практический совет.

– У вас еще есть время, чтобы принять решение.

Риццоли фыркнула и вытерла лицо рукой.

– Тут и решать нечего.

– Что вы собираетесь делать?

– Я не могу иметь ребенка. Сами понимаете.

– Почему?

Риццоли посмотрела на Мауру так, как смотрят на умалишенных.

– Что я стану с ним делать?

– То же, что и все остальные.

– Вы можете представить меня в роли матери? – Риццоли рассмеялась. – Да я не справлюсь. Ребенок и месяца со мной не протянет.

– Дети удивительно выносливы.

– Да, но все равно я не умею с ними обращаться.

– Вы очень хорошо общались с этой девочкой, Нони.

– Скажете тоже!

– Правда, Джейн. И она тянулась к вам. Меня игнорировала, от матери шарахалась, а с вами сразу подружилась.

– Но это вовсе не значит, что я создана для материнства. Дети меня быстро утомляют. Я не знаю, что с ними делать, разве что побыстрее отдать кому-нибудь. – Она резко выдохнула, давая понять, что разговор окончен, тема исчерпана. – Я не могу. Просто не могу. – Она встала с кушетки и направилась к двери.

– Вы сказали агенту Дину?

Риццоли замерла на пороге.

– Джейн!

– Нет, не говорила.

– Почему?

– Трудно начинать такой разговор, когда мы почти не видимся.

– Вашингтон все-таки не на краю земли. Он даже находится в том же часовом поясе. Вы могли бы попытаться хотя бы по телефону. Уверена, Дин хотел бы знать об этом.

– А может, и нет. Может, для него это будет неприятным сюрпризом.

Маура вздохнула.

– Что ж, признаюсь, я не слишком хорошо его знаю. Но за то короткое время, что мы работали вместе, у меня сложилось впечатление о нем как о человеке, который серьезно относится к своим обязанностям.

– Обязанность? – Риццоли резко обернулась и посмотрела на нее. – Верно. Вот кто я для него. И ребенок тоже будет обязанностью. А сам он будет выступать в роли бойскаута.

– Я не то имела в виду.

– Но вы абсолютно правы. Габриэль возьмет на себя эту ответственность. Все, к черту. Я не хочу создавать никому проблемы, не хочу ни для кого быть обузой. К тому же не ему решать этот вопрос, а мне. Я должна буду поднимать этого ребенка.

– Вы даже не дали ему шанса.

– Какого шанса? Упасть на колени и сделать мне предложение? – Риццоли расхохоталась.

– Почему вы считаете, что это невозможно? Я видела вас вместе. Видела, как он смотрит на вас. Вы для него не девочка на одну ночь.

– Да. Я девочка на две недели.

– Вы так смотрите на ваши отношения?

– А как еще? Он в Вашингтоне, я здесь. – Джейн в недоумении покачала головой. – Господи, даже не верится, что я залетела. Мне казалось, такое бывает только с глупыми девчонками-малолетками. – Она запнулась. И рассмеялась. – Ну, и что вы теперь обо мне скажете?

– Что вы никакая не глупая.

– Но невезучая. И, к несчастью, плодовитая.

– Когда вы в последний раз беседовали с ним?

– На прошлой неделе. Он мне звонил.

– Почему вы ему тогда не сказали?

– Я еще не была уверена.

– Но теперь-то уверены.

– И все равно я не собираюсь ничего говорить ему. Я должна выбрать, что нужно мне, а не кому-то другому.

– Чего вы боитесь?

– Он уговорит меня оставить ребенка. И это внесет сумятицу в мою жизнь.

– Вы именно этого боитесь? Или вас больше беспокоит то, что он не захочет ребенка? Что он бросит вас прежде, чем вы уйдете от него?

Риццоли посмотрела на Мауру.

– Знаете что, доктор?

– Что?

– Иногда вы сами не соображаете, что говорите.

"А иногда, – подумала Маура, глядя вслед Риццоли, которая уже выходила за дверь, – я попадаю в точку".

Риццоли и Фрост сидели в машине. Вентилятор гнал холодный воздух, снежные хлопья засыпали лобовое стекло. Серое небо вполне соответствовало настроению Джейн. Она дрожала в замкнутом темном пространстве салона, и каждая снежинка, которая ложилась на окно, словно отгораживала ее от внешнего мира.

– Тебе уже лучше? – спросил Фрост.

– Голова разболелась. Вот и все.

– Уверена, что тебя не нужно отвезти в больницу?

– Мне просто нужно купить тайленол.

– Хорошо. – Он завел двигатель, потом передумал и снова заглушил его. – Риццоли. – Он посмотрел на нее.

– Что?

– Если тебе когда-нибудь захочется поговорить... о чем угодно... я с удовольствием тебя выслушаю.

Она не ответила, отвернувшись к окну. Вновь уставилась на снежинки, которые складывались в белую филигрань на стекле.

– Сколько мы вместе – года два уже? Мне кажется, ты совсем ничего не рассказывала о своей жизни, – сказал Фрост. – Я, наверное, тебе все уши прожужжал насчет нас с Элис. Докладывал о каждой нашей ссоре, а ты слушала, нравилось тебе это или нет. Ты никогда не просила меня заткнуться, поэтому я думал, что ты не возражаешь. Но, знаешь, сейчас я кое-что понял. Ты умеешь слушать, но не умеешь говорить о себе.

– Да особо нечего и рассказывать.

Он на мгновение задумался. Потом произнес почти смущенно:

– Я никогда не видел, чтобы ты плакала.

Она пожала плечами.

– Что ж, теперь увидел.

– Послушай, мы не всегда ладили...

– Ты так думаешь?

Фрост зарделся, как будто его застали врасплох. Лицо этого парня порой напоминало светофор, который переключался на красный свет при первых же признаках смущения.

– Ну, я имел в виду, что мы не приятельствовали.

– Что, ты хочешь, чтобы мы теперь стали приятелями?

– Я бы не возражал.

– Хорошо, мы приятели, – быстро проговорила она. – Что дальше?

– Риццоли!

– Что?

– Я всегда рядом, понимаешь? Я просто хочу, чтобы ты знала это.

Джейн заморгала и отвернулась к окну, чтобы он не видел ее реакции. Вот уже второй раз в течение последнего часа она была на грани слез. Чертовы гормоны. Она не знала, почему от слов Фроста ей захотелось расплакаться. Возможно, просто потому, что он проявил чуткость по отношению к ней. По правде говоря, он всегда был добр, но сейчас она особенно остро это почувствовала, хотя какая-то маленькая частичка в глубине ее души предпочитала, чтобы Фрост был толстокожим и не замечал ее страданий. Его слова заставили Джейн почувствовать себя беззащитной и уязвимой, а ей не хотелось, чтобы он видел ее такой. Не этим нужно было завоевывать уважение со стороны коллеги.

Риццоли сделала глубокий вдох. Через мгновение слезы ушли. Теперь она смогла взглянуть на Фроста и выдавить из себя нечто в своем обычном стиле.

– Послушай, мне позарез нужен тайленол, – сказала она. – Мы что, целый день будем здесь сидеть?

Он кивнул и завел мотор. Дворники смахнули со стекла снег, открыв взору небо и белые улицы. Все лето, изнывая от жары, она ждала зимы с ее чистотой и морозом. Теперь, глядя на унылый городской пейзаж, она подумала о том, что никогда больше не станет сетовать на августовскую жару.

Вечерами по пятницам в баре Джей Пи Дойла было не протолкнуться среди полицейских. Расположенный поблизости от подстанции бостонского полицейского управления в Ямайка-Плейн и всего в десяти минутах ходьбы от главного управления на Шредер-Плаза, бар Дойла был облюбован копами для пятничных посиделок за пивом и разговорами. Так что, когда Риццоли зашла туда поужинать, она рассчитывала увидеть сплошь знакомые лица. Но вот кого она не ожидала встретить, так это Винса Корсака, который за стойкой бара потягивал эль. Корсак был отставным полицейским из Ньютона, и здешний бар не был его территорией.