– Я хочу поговорить с тобой.

– Я здесь, перед тобой.

– Нет, это не ты. Здесь детектив Риццоли. А я хочу поговорить с Джейн.

Она рассмеялась. Звук, неуместный в этих стенах.

– Ты так говоришь, будто у меня началось раздвоение личности.

– Это не так уж далеко от истины. Ты так упорно стараешься играть роль полицейского, что похоронила в себе женщину. А я приехал к женщине.

– Ты слишком долго медлил.

– Почему ты злишься на меня?

– Я не злюсь.

– Странно ты встречаешь меня в Бостоне.

– Может, потому, что ты даже не удосужился сообщить о своем приезде.

Он вздохнул, снова став похожим на призрака, окутанного облаком пара.

– Давай просто сядем и поговорим.

Риццоли опустилась на деревянную скамейку в первом ряду. Когда Дин сел, она продолжала смотреть прямо перед собой, не смея взглянуть на него. Опасаясь тех чувств, которые он пробуждал в ней. Ей было больно даже вдыхать его запах, который вызывал у нее приступ желания. Этот мужчина был в ее постели, и его прикосновения, вкус и смех до сих пор преследовали ее во сне. Плод этой страсти рос в ней и сейчас, и она приложила руку к животу, чтобы унять внезапную боль.

– Как ты, Джейн?

– Все хорошо. Работаю.

– А повязка на голове? Что случилось?

– А, это. – Она дотронулась до лба и пожала плечами. – Маленький инцидент в морге. Поскользнулась и упала.

– У тебя усталый вид.

– Ты не слишком щедр на комплименты.

– Просто говорю, что вижу.

– Да, я устала. Конечно, устала. Неделя была трудной, как и все остальные. Тут еще Рождество, а я даже не купила подарков своим.

Он пристально посмотрел на нее, и Джейн отвернулась, не в силах выдержать его взгляда.

– Ты не рада тому, что придется опять работать со мной?

Она промолчала. Не стала отрицать.

– Почему ты просто не скажешь мне, в чем дело, черт возьми? – рявкнул он.

Злость, прозвучавшая в его голосе, удивила Джейн. Дин был не из тех, кто поддавался эмоциям. Когда-то это ее бесило – получалось так, что она не умеет держать себя в руках и закипает по любому поводу. Их роман начался, потому что она сделала первый шаг, а не он. Она наплевала на гордыню, рискнула быть женщиной, и куда это ее привело? Полюбила мужчину, который по-прежнему оставался для нее загадкой. Мужчину, у которого единственным проявлением чувств была злость, прозвучавшая только что в его голосе.

И это ее тоже разозлило.

– Нет смысла толочь воду в ступе, – сказала она. – Нам придется работать вместе. У нас нет выбора. А все остальное – у меня сейчас нет сил с этим разбираться.

– А с чем нужно разбираться? С тем, что мы спали вместе?

– Да.

– Кажется, раньше ты была не против.

– Это случилось, и все. Я уверена, для тебя это было так же важно, как и для меня.

Он замолчал. "Задела? – подумала она. – Обидела?" Ей казалось, невозможно обидеть мужчину, лишенного эмоций.

Риццоли удивилась, когда он вдруг рассмеялся.

– Сколько же в тебе дури, Джейн, – сказал он.

Она повернулась и посмотрела на него как будто со стороны, – поразившись тому, что видит в нем все то же, что когда-то находила привлекательным. Волевой подбородок, умные серые глаза. Аура командира. Можно как угодно оскорблять его, но все равно будешь сознавать его превосходство.

– Чего ты боишься? – спросил он.

– Не знаю, о чем ты.

– Что я тебя обижу? Что уйду первым?

– Для этого надо хотя бы появиться.

– Да, ты права. Я не мог. Сама знаешь, с нашей работой...

– С этого и надо начинать. – Она поднялась, чувствуя, как хлынула кровь к онемевшим ногам. – Ты в Вашингтоне, я здесь. У тебя своя работа, от которой ты никогда не откажешься. У меня тоже работа. Компромисс невозможен.

– Звучит как объявление войны.

– Нет, простая логика. Я пытаюсь быть практичной. – Она развернулась и направилась к выходу.

– И еще пытаешься защититься.

– А разве это плохо?

Она обернулась.

– Тебя ничем не прошибешь, Джейн.

– Потому что я этого не позволю.

Они покинули часовню. Пересекли двор и вышли за ворота, которые с лязгом захлопнулись за ними.

– Думаю, не стоит биться головой об стену, – сказал он. – Я готов на многое ради тебя. Но ты тоже должна идти навстречу. Ты тоже должна чем-то жертвовать.

Он развернулся и направился к своей машине.

– Габриэль! – окликнула она.

Дин остановился и обернулся.

– А как ты представлял себе нашу встречу?

– Не знаю. Но мне казалось, что ты по крайней мере будешь мне рада.

– А что еще?

– Что мы опять будем трахаться как кролики.

Она усмехнулась и покачала головой. "Не искушай меня. Не напоминай мне о том, чего мне так не хватает".

Он посмотрел на нее.

– Я бы согласился и на первое, Джейн, – сказал он. Потом скользнул в машину и захлопнул дверцу.

Она смотрела ему вслед и думала: "Трахались как кролики, вот и началась эта неразбериха".

Она поежилась и взглянула на небо. Всего четыре часа, а казалось, ночь уже вступает в свои права, отбирая у дня последние мазки серого света. У Джейн не было перчаток, а ветер так свирепствовал, что обжигал пальцы, пока она доставала ключи и открывала дверцу машины. Сев за руль, она попыталась вставить ключ в замок зажигания, но пальцы онемели и не слушались.

Она замерла, держа ключ в замке.

Вдруг вспомнились руки прокаженной, пальцы, изъеденные до култышек.

И из глубин подсознания внезапно всплыл вопрос о женских руках. Что-то мелькнуло в разговоре, а она это упустила.

"Она сказала, что я грубая, потому что я спросила, почему у той тети нет пальцев".

Джейн вышла из машины, вернулась к воротам и долго звонила в колокол.

Наконец появилась сестра Изабель. Выцветшие глаза неодобрительно глядели на Риццоли сквозь решетку.

– Мне нужно поговорить с девочкой, – сказала Риццоли. – С дочкой миссис Отис.

Нони оказалась в старой аудитории в конце коридора; она сидела там одна, болтая ногами, за старым преподавательским столом, который был усыпан цветными карандашами. На монастырской кухне, где миссис Отис готовила ужин, было значительно теплее, и аромат свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой доносился даже до этого дальнего крыла, тем не менее Нони предпочла спрятаться в этой холодной комнате, подальше от ядовитого языка и неодобрительных взглядов матери. Девочка, казалось, даже не замечала холода. Она зажала в ручонке ярко-зеленый карандаш и, высунув от усердия язык, рисовала искры, сыплющиеся из головы человечка.

– Он сейчас взорвется, – сказала Нони. – Смертельные лучи плавят его мозги. От этого он должен взорваться. Если готовить еду в микроволновке, она иногда взрывается, и это выглядит так же.

– Смертельные лучи зеленого цвета? – поинтересовалась Риццоли.

Нони подняла на нее взгляд.

– А разве они должны быть другого цвета?

– Не знаю. Я всегда думала, что они... мм... серебристые.

– У меня нет такого карандаша. Конрад забрал его у меня в школе и не отдал.

– Думаю, и зеленые сгодятся.

Нони успокоилась и снова принялась рисовать. Она взяла голубой карандаш и добавила лучам красок, так что они стали похожими на стрелы, нацеленные в голову несчастной жертвы. На столе уже скопилось немало таких несчастных. Целая серия рисунков изображала космические корабли, стреляющие огнем, и голубых пришельцев, у которых отваливаются головы. Тематику творчества девочки нельзя было назвать мирной. Да и сама Нони казалась Риццоли странной – эдакий маленький гремлин с цыганистыми карими глазами, жмущийся по углам.

Она выбрала мрачное место для укрытия. Аудиторией, судя по всему, давно не пользовались, ее беленые стены были испещрены шрамами от бесчисленных кнопок и пожелтели от скотча. Ветхие парты были сдвинуты в дальний угол, так что середина была абсолютно пустой. Единственным источником света оставались окна, и сейчас они пропускали лишь серые тени.