Костас расхохотался.

– Ну, таких диагнозов можно поставить сколько угодно.

– Я не знаю, как еще назвать это.

– Вот и мы тоже, – сказал Бристол. – Лично меня вполне устраивает узловатая эритема.

Вернувшись к себе в кабинет, Маура еще раз просмотрела отчет по результатам вскрытия Крысиной леди, который надиктовала ранее, и подписала его с чувством неудовлетворенности. Она знала примерное время и причину смерти. Знала, что женщина, скорее всего, была бедной и наверняка страдала из-за своей внешности.

Она посмотрела на ящичек со срезами биопсии, на которой значились имя Джейн Доу и номер дела. Достав один из срезов, она вставила его в микроскоп. В фокусе окуляра появились завитки розового и пурпурного. Это была окраска гематоксилин-эозин. Точечным пунктиром выделялись воспаленные клетки, просматривалось фиброзное кольцо кровеносного сосуда, инфильтрованное лейкоцитами, и это доказывало, что организм сопротивлялся, бросая своих солдат – белые тельца – в бой против... чего?

Где скрывался враг?

Маура откинулась на спинку стула, вспоминая все, что обнаружила во время вскрытия. Женщина без рук и лица, изуродованная убийцей, который забирал не только чужие жизни, но и отличительные черты.

Но к чему ему ступни? Зачем он взял их?

"Убийца, руководствующийся холодной логикой, а не извращенными фантазиями, – думала она. – Стреляет высокоэффективной разрывной пулей. Раздевает жертву, но не насилует ее. Ампутирует кисти и ступни, сдирает кожу с лица. А потом оставляет труп на съедение крысам.

Она опять и опять думала о ступнях. Ампутация ступней выпадала из логического ряда.

Маура достала конверт с рентгеновскими снимками Крысиной леди и прикрепила к экрану проектора пленки с изображением щиколоток. И вновь ее шокировала линия обрыва искромсанной плоти, но ничего нового она не заметила. Никаких зацепок, объясняющих мотивы убийства.

Она сняла пленки, заменив их снимками черепа – фронтальным и латеральным видами. Она вгляделась в лицевые кости и попыталась представить, каким могло быть лицо Крысиной леди. "Не старше сорока пяти, – подумала она, – но верхних зубов ты уже лишилась. У тебя челюсти старухи, кости гниют изнутри, а нос проваливается в расширяющийся кратер. И по твоему телу разбросаны уродливые наросты. Один только взгляд в зеркало мог вызвать боль. А что уж говорить о том, чтобы выйти на люди..."

Она, не отрываясь, смотрела на кости, светящиеся на экране проектора, и вдруг подумала: "Кажется, я знаю, почему убийца отнял у тебя ступни".

До Рождества оставалось всего два дня, и гарвардский кампус, куда вошла Маура, уже опустел. Перед ней расстилалось снежное поле двора, кое-где отмеченное отпечатками подошв. Она шагала по дорожке, держа в руке портфель и сжимая под мышкой большой конверт с рентгеновскими снимками; в воздухе чувствовался металлический запах надвигающегося снегопада. Несколько мертвых листиков жались, дрожа, к голым веткам деревьев. Кому-нибудь этот пейзаж напомнил бы поздравительную открытку из серии "С Рождеством!", но Маура видела лишь монотонное уныние зимы, от которой уже устала.

Дойдя до Музея археологии и этнографии Пибоди, она обнаружила, что холодная вода уже успела промочить носки и отвороты брюк. Она сбила снег с ботинок и вошла в пахнущее историей здание. Деревянные ступени лестницы скрипели под ногами, пока она спускалась в цокольный этаж.

Первое, что бросилось в глаза, когда она вошла в темный кабинет доктора Джулии Коули, были человеческие черепа – не меньше десятка, – выставленные в ряд на полке. Одинокое окно, расположенное почти под потолком, было наполовину засыпано снегом, и свет, которому удавалось пробиться в помещение, падал прямо на голову доктора Коули. Это была красивая женщина с зачесанными наверх седыми волосами, которые в тусклом свете отливали оловом.

Они пожали друг другу руки – необычное для женщин мужское приветствие.

– Спасибо, что согласились принять меня, – начала Маура.

– Мне не терпится посмотреть, что вы для меня приготовили. – Доктор Коули включила настольную лампу. В ее желтоватом сиянии комната стала намного уютнее. Теплее. – Я люблю работать в темноте, – пояснила она, показывая на цветной экран своего лэптопа. – Так мне легче сосредоточиться. Правда, в моем возрасте глазам приходится тяжеловато.

Маура открыла портфель и достала папку с цифровыми снимками.

– Это фотографии умершей. Боюсь, зрелище не слишком приятное.

Доктор Коули раскрыла папку и замерла, уставившись на снимок изуродованного лица Крысиной леди.

– Я уже давно не была на вскрытии. Вообще-то мне эта процедура никогда не доставляла удовольствия. – Она села за стол и сделала глубокий вдох. – Кости выглядят привлекательней. Во всяком случае обезличенно. Меня воротит от вида гниющей плоти.

– Я принесла и рентгеновские снимки. Может, вы сначала хотите посмотреть на них?

– Нет, мне нужно и на фотографии посмотреть. Прежде всего на кожу. – Она медленно взяла в руки следующее изображение. Оцепенев от ужаса, доктор уставилась на снимок. – Боже, – пробормотала она. – Что случилось с кистями рук?

– Их ампутировали.

Коули изумленно посмотрела на Мауру.

– Кто?

– Убийца, как мы полагаем. Обе кисти были ампутированы. Так же как и ступни.

– Лицо, руки, ступни – вот что я в первую очередь должна видеть, чтобы поставить диагноз.

– Возможно, как раз этот факт и объясняет, почему он уничтожил эти части тела. Но есть и другие снимки, которые наверняка помогут вам. С наростами на коже.

Коули взялась за следующую стопку фотографий.

– Да, – пробормотала она, медленно просматривая изображения. – Это определенно может быть...

Взгляд Мауры скользнул вверх, к черепам на полке, и она подумала: как можно работать в этом кабинете, под вечным взглядом пустых глазниц? Ей вспомнился ее собственный кабинет с цветами в горшках и картинами, изображающими цветы, на стенах – там ничто не напоминало о смерти.

Но Коули предпочла окружить себя доказательствами собственной смертности. Профессор истории медицины, она была одновременно и врачом, и историком – женщина, читавшая мрачные истории жизни по костям их умерших владельцев. Глядя на черепа, выставленные у нее на полке, она видела в каждом историю чьей-то боли. Старая трещина или ратинированный зуб мудрости, или подбородок, пораженный тумором. Плоть уже истлела, а кости по-прежнему могут многое о ней рассказать. И, судя по многочисленным фотографиям доктора Коули, сделанным на местах археологических раскопок по всему миру, она вот уже несколько десятилетий занята поисками таких историй.

Коули оторвала взгляд от одной из фотографий с изображением кожных наростов.

– Некоторые из них действительно напоминают псориаз. Я понимаю, почему именно этот диагноз одним из первых пришел вам на ум. Эти наросты могут быть и лейкозными инфильтратами. Но мы имеем дело с заболеванием-маскировщиком. Оно может проявлять самые разные симптомы. Я полагаю, вы сделали биопсию кожи?

– Да, включая пробы с красителями на кислотостойкие бациллы.

– И что же?

– Я ничего не увидела.

Коули пожала плечами.

– Возможно, она проходила лечение. В этом случае бацилл на пробах могло не быть.

– Поэтому я и пришла к вам. Я способна поставить диагноз только в активной стадии заболевания и при наличии бацилл.

– Позвольте взглянуть на рентгеновские снимки.

Маура передала доктору Коули большой конверт со снимками. Та понесла их к проектору, который висел на стене. В этом кабинете, нашпигованном артефактами из далекого прошлого – черепами, старинными книгами и фотографиями, проектор казался ультрасовременной штучкой. Коули пробежала глазами снимки и наконец поместила один из них на экран.

Это был фронтальный снимок черепа. Под изуродованными мягкими тканями лицевые кости остались нетронутыми и светились на черном фоне, словно лик самой Смерти. Коули какое-то мгновение изучала снимок, затем сняла его и поставила латеральный вид, снятый сбоку.